Славный Педро

Саша: Итак, дорогие друзья, здравствуйте! Сегодня в гостях у бесславных кинокритиков не менее, как славные кинокритики. И зовут их Евгений и Григорий. И они, на самом деле, являются аспирантами и будущими докторами наук, профессорами кафедры Альмодовароведения. Сегодня они расскажут нам о фильмах Альмодовара, а Саша и Саша просто тихонечко посидят в уголке, поковыряют в носу, послушают умных людей и потом придут домой и посмотрят все те фильмы Альмодовара, которые они до сих пор не видели. На самом деле, Саши сегодня здесь и нету, но сегодня у нас будет не менее интересный разговор о противоречивом испанском режиссере, который любит Пенелопу Крус.

Григорий: А кто ж её не любит?

Григорий: Добрый день.

Евгений: Не люблю Пенелопу Крус я — Евгений. С этого начнём.

Григорий: Но мы, зато, любим Петю Альмодовара.

Евгений: Да, дона Педро. На самом деле, есть повод поговорить про Педро Альмодовара, потому что, мне кажется, этот режиссер действительно достаточно противоречив. И разговаривать можно долго, но мы ограничимся нашим подкастом. Да, Григорий? В общем, я хочу предложить сыграть в одну игру. Вообще, первоначально была идея «плохой полицейский — хороший полицейский», раз у нас подкаст про кино. Вроде как, один давит на свидетеля, другой помогает тому свидетелю. Но раз нас представили, как студентов-аспирантов, мне кажется, удачнее будет «плохой студент — хороший студент».

Григорий: Студенты-конспираторы.

Евгений: Да-да-да. Я бы хотел выступить в роли плохого студента. Мне Педро Альмодовар кажется совсем неинтересным режиссером, я его фильмы совсем не люблю. И Пенелопу Крус тоже не люблю. Я буду выступать в роли такого антиапологета.

Григорий: Да ладно, она может старая когда станет, будет вообще.

Евгений: Я очень на это надеюсь. Буду ждать, да. Нет, на самом деле я сыграю эту роль. Фильмы интересные, поэтому давай попробуем. В какой очерёдности, какие фильмы.

Григорий: Давай в обратную сторону. Мне кажется, интереснее будет в обратную сторону. Я вижу, что есть у него вот это движение…

Евгений: Эволюция?

Григорий: Деволюция. Как это, когда эволюция, но наоборот?

Евгений: Деградация.

Григорий: Не знаю. Может и деградация, да. Но мне кажется, что он становится менее смешным. Вот я смотрел ранние фильмы — вот эти всякие, про высокие каблуки. Из ранних мы подготовились и посмотрели женщин…

Евгений: «Женщин на грани нервного срыва», да.

Григорий: Да-да-да, нервные женщины. И вот этот — «Нескромное обаяние порока». И мне кажется, что они гораздо смешнее, чем «Всё о моей матери» и вот эти все его мелодрамы.

Евгений: Да. «Возвращение», «Разомкнутые объятия»…

Григорий: «Разомкнутые объятия» — да. Ты смотрел «Разомкнутые объятия»?

Евгений: Ну, я пытался смотреть, да.

Григорий: И что?

Евгений: Как-то они разомкнулись и не сомкнулись. Я посмотрел до середины фильма, потому что Пенелопа Крус мне не нравилась, и вообще, ужас такой… Фильм мне показался неинтересным. Вообще, «Разомкнутые объятия» — это был один из первых фильмов, через которые я к Альмодовару, как сейчас говорят маститые, пришел.

Григорий: А, так ты — неофит?

Евгений: Да, наверное. Я пришел к этому фильму, к этому режиссеру. Я посмотрел его наполовину и фильм прекратил смотреть, потому что не понял... Что заставляет смотреть второй, третий, четвёртый, семнадцатый фильм одного режиссера? Либо там тебе всё нравится, и ты пересматриваешь — получаешь удовольствие, как многие там от Тарковского; либо ты в этом режиссере ничего не понимаешь, но все вокруг о нём очень много говорят, и ты его пересматриваешь, пересматриваешь, пытаешься найти. Я пока фильмы Альмодовара смотрю, найти ничего не могу. Я посмотрел и ранние, как мы с тобой говорили: «Нескромное обаяние порока», «Женщина на грани нервного срыва» и посмотрел два поздних: «Всё о моей матери» и «Поговори с ней». Про «Возвращение» и про «Разомкнутые объятия», наверное, в следующий раз, если будет разговор. Если будет повод поговорить, давайте обсудим. Я как-то так примерно помню. Если ты помнишь лучше, напомнишь и мы обсудим это. Значит, с «деградации» начнём. Про поздние фильмы сначала, которые менее смешные.

Григорий: «Деградация» — это просто такое слово. Оно обязательно предполагает оценку, что раньше было лучше, а стало хуже. Мне кажется, что дело в том, что у него с чувством юмора что-то случилось. Нет, ну понятно, что засунуть мужа дохлого в холодильник — это смешно, конечно.

Евгений: Это очень смешно.

Григорий: Это хорошая шутка.

Евгений: Да, про мужа в холодильнике.

Григорий: Но их меньше, что ли, стало — непонятно. Можно вперёд пойти, да? Можно от восьмидесятых к двухтысячным двигаться.

Евгений: Давай от восьмидесятых.

Григорий: Давай. Вот мне кажется, что… Что там?

Евгений: «Обаяние порока».

Григорий: «Обаяние порока» — про наркоманку, да? Которая попадает к другим наркоманкам.

Евгений: Да, которая попадает в тяжелые обстоятельства и оказывается в местах не столь отдалённых — в монастыре, если я не ошибаюсь.

Григорий: В монастыре, да. В приюте для покалеченных тяжелой уличной жизнью. И чё, ничего тебе не понравилось?

Евгений: Мне было совсем не смешно.

Григорий: Да ладно…

Евгений: Абсолютно не смешно.

Григорий: Это же глумилово, вообще — от начала до конца.

Евгений: Ну может быть, поэтому и не смешно, потому что я… Вот если говорить об этом втором фильме…

Григорий: О «Женщинах…»?

Евгений: Да, о «Женщинах на грани нервного срыва». Я только потом, когда стал читать аннотации, когда посмотрел, какой жанр у кино (как автор сам определяет кино), увидел, что там вообще разброс. Наверное, и к этому «Обаяние порока», то же самое. Сюр, это мелодрама, это комедия, это драма, это фарс какой-то... Только после этого я стал как-то по-другому относиться к фильму. Когда я смотрел, я вообще не понимал, что там происходит и зачем это происходит. Но, может быть, если бы я был обременён этими фильмами, которые Альмодовар рассматривал, как культурную традицию, цитатами из которых он пользуется (из исторического, чёрно-белого, немого кино), может быть, мне и было бы смешно, как он всё обрабатывает. Мне показалось, что если он те же самые приёмы использует в поздних своих фильмах, то постмодернизм давно уже умер, это уже совсем не интересно становится. С этого, может быть, нужно было начинать, но продолжать этим…

Григорий: Альмодовара — постмодернизм, ты считаешь?

Евгений: Я считаю, что в своих ранних фильмах — давай налепим клише на него, по крайней мере, я это сделаю — постмодернист чистой воды. Ну смотри: интертекстуальность, да? То есть, обращение к фильмам предшествующих традиций. Каким образом он это делает? Он делает из них такой пастиж своеобразный, лепит какое-то лоскутное одеяло из сюжетов, из приёмов, из клише испанских душещипательных мелодрам. Мужчины плачут, женщины падают в обморок три раза за фильм. Это мне напоминало Достоевского очень сильно. Женщина такая — раз и упала немотивированно. Два — ждала напряжения какого-то, а напряжения сюжетного нет. Она просто берет и падает. Это, наверное, похоже на цирк, когда клоун вышел, споткнулся и упал. Вот в этом ключе. Ещё клише массового кино, каких-то мелодрам. Можно перечислять черты, сравнивать с литературой и получается, что кинематографический постмодернизм. Благо, 80-е годы, там 1988-й, кажется, этот фильм «Женщины на грани нервного срыва». Вот эти все нервные женщины… Ну, тогда — ещё да. А если это поздние фильмы, там это всё равно проявляется. Мне кажется, он начинает снимать самого себя. Ты говорил про потерю чувства юмора. Мне кажется, что это — из-за получения «Оскара».

Григорий: А за что он «Оскар» получил?

Евгений: Он получил «Оскара» за фильмы «Всё о моей матери», «Возвращение», если я не ошибаюсь, «Поговори с ней».

Григорий: Вот, за «Поговори с ней» я тоже слышал, да.

Евгений: Там режиссерская работа... Нет. «Поговори с ней» получил за сценарий «Оскара». А за «Всё о моей матери» он получил «Оскара», кажется, даже как лучший иностранный фильм. Вот таким образом это происходило. То есть, он заявлял о себе, как новатор испанского кино, который все эти буржуазные вещи не воспринимает и осмеивает. Ну, я смотрел рецензии какие-то на него, я смотрел его интервью. Он всегда себя позиционировал, как того, кто находится в стороне от всех этих премий. И всё-таки, премию получил, обрадовался, и, наверное, стал терять чувство юмора.

Григорий: Вот мне кажется, что его за «Женщин…» только ленивый не наградил там. У него там столько этих премий всяческих: и такая премия, и сякая премия… Мне кажется, что это как раз связано с тем, что он такие шутки использовал в этом фильме.

Евгений: Понятные всем.

Григорий: Да. Очень нехитрые.

Евгений: Диван тебе этот понравился?

Григорий: Да, диван — это, мне кажется, вообще шедевр. Горящий диван, вот эта музычка такая…

Евгений: Не, музыка шикарная во всех фильмах у него. Это я, бесспорно, могу согласиться. Особенно в «Женщинах на грани нервного срыва» такая пафосная, классная музыка… Вообще не к месту какая-нибудь классика работает. Вот эта сцена в аэропорту, когда она выбивает пистолет посредством тележки. Женщина падает, выстрел происходит…

Григорий: Ну, по жанру это же комедия положений на самом деле. Мелодрама — это его большое искусство. Это большое искусство Альмодовара. Мне кажется, что из вот этого набора абсолютно банальных скетчей рисовать женщину, характер женский. Найти женский характер, как он устроен. Вообще, как женская голова работает. Он вообще удивителен этим, что он очень хорошо тёток понимает. Он вообще про женщин-то кино снимает. Даже мужчины у него феминные.

Евгений: Может быть, за это я его не воспринимаю.

Григорий: Вот этот мачо из «Поговори с ней» и женщина-тореро, ты помнишь?

Евгений: Да-да-да.

Григорий: И молодой человек её новый.

Евгений: Давай напомним сюжет фильма «Поговори с ней» для тех, кто не смотрел или хочет посмотреть.

Григорий: Для тех, кто не смотрел, мы ничего не сможем напомнить.

Евгений: Да, для тех, кто, может быть, смотрел и забыл и для тех, кто не смотрел. Сюжет заключается в том, что есть две сюжетные линии. Есть больница, есть две женщины, которые находятся в коме, и несколько мужчин вокруг них... Сюжет пересказывать — это, конечно, благодарное дело. Я помню, да.

Григорий: Я вообще не умею, поэтому давай, рассказывай.

Евгений: В общем, эти две женщины лежат в коме и рассказывается предыстория попадания их в кому; история, которая развивается после того, как одна из женщин выходит из комы, а вторая… С ней кое-что происходит, сами посмотрите. В общем, у него самый большой вопрос в этих фильмах — это женский характер, женский образ мыслей, женское мировоззрение (если вообще можно разделить мировоззрение на мужское и женское). Но вот у него как раз эта феминная часть души человеческой…

Григорий: Но он про женщин снимает кино же.

Евгений: Наверное, то, что только про женщин, меня и начинает смущать. Потому что…

Григорий: Ну, когда не любишь Пенелопу Крус, да. Не очень интересно, конечно.

Евгений: Да-да-да. Женщин очень много. Была бы там, допустим… Не знаю даже кто, это уже личное. Знаешь, по поводу скетчей: мне кажется, здесь ещё срабатывает этот плюс от того, что кино становится интересным из-за того, что он умело компонует вот эти все приёмы. Мне кажется, здесь ещё связано с тем, что его театральный опыт срабатывает. Я когда смотрел «Женщин на грани нервного срыва», я видел текст театральный, просто записанный на плёнку. Во-первых, потому, что передвижения по городу практически нет. Все действия происходят локально, когда квартира одна, квартира вторая. И если мы сможем сравнить ранние фильмы и поздние… Например, в «Обаянии порока» происходит почти всё действие в этом приюте-монастыре. Это очень театрально получается, что обусловлено самим пространством, самим характером текста. В последних фильмах (которые мы к позднему периоду относим), конечно, попроще. Какое-то передвижение есть, но как такового внешнего мира вообще в этих фильмах я никогда не вижу. Опять же, если рассматривать «Поговори с ней», это — больница, квартира, балетная студия. Всё, три пространства. Он, конечно, отходит от театрального текста, но этот приём работает с самых ранних фильмов.

Григорий: Ну, он там со временем играет.

Евгений: Да, «три месяца спустя», «два месяца до этого».

Григорий : Постоянно он прыгает куда-то там. Он постоянно прыгает, но отпрыгивает. Идёт действие, и он из этого времени, в котором оно идёт, куда-нибудь смещается. И постепенно он из этой истории, в которую он попал… Вот раньше был такой язык программирования, BASIC назывался.

Евгений: Да, что-то страшное. Я помню.

Григорий : И там была такая команда — GOSUB (выход в подпрограмму). И потом — команда RETURN, что надо вернуться обратно, в основную ветвь алгоритма.

Евгений: Я на лопатках. Да, всё…

Григорий: И вот он тут здесь так же делает. То есть, он постоянно куда-то отскакивает и постепенно сползает опять в основной сюжет. С пространством — да. Пространство, мне тоже кажется, его как-то… Ну, красиво снимал Испанию Медем. Можно смотреть Медема, кому хочется посмотреть на то, как хорошо в Испании.

Евгений: Но Альмодовара пространство не смущает.

Григорий: Он людьми занимается. Ну, может быть, действие во главе угла остаётся.

Евгений: Я смотрел одну из рецензий на фильм. Вот не помню, какой-то журнал, который специально кино не посвящен, а посвящен каким-то событиям культурным. И там, в рецензии, была очень интересная вещь: несмотря на то, что Альмодовара беспокоит женский характер и женские души, он очень много внимания уделяет интерьеру. То есть, в принципе, этот фильм, о котором мы много уже говорили (про женщин на грани нервного срыва), там, сам по себе, можно снять фильм по поводу интерьеров. Вот эти все происходящие вещи: горящий диван, телефон, который два раза гибнет. Женщина его выкидывает, выкидывает пластинки из окна, выкидывает автоответчик. Вот там эти все диваны, какие-то картины, статуэтки. По крайней мере, уже поэтому, отдельная сюжетная линия — жизнь вещей в его фильмах. Я только в одном фильме это, к сожалению, видел. Мне кажется, было бы интересно, если бы с такой точки зрения… Маститые ещё, что интересно, находят какие-то аллюзии на Кокто с его телефонным разговором. Там, где вообще действия, как такового, не происходит, а происходит только телефонный разговор. И вокруг него мы предполагаем всё. А здесь, в жизни вещей, само по себе всё происходит. Наверное, так. Видишь, как ты меня бейсиком выбил? С другой стороны, опять же постмодернист, если сказать, что из времени во время. Гипертекстуальность: щелкает по времени — прошло там, прошло здесь, наступило завтра.

Григорий: Вот эта гипертекстуальность, скорее, в текстах. Как это называется? Интермедиальность. У него постоянно что-нибудь ещё, да?

Евгений: Музыка, кино. Да.

Григорий: Музыка — это вообще (в смысле, для кинофильма) нормальная тема, да? То есть, в кинофильме саундтрек какой-то есть…

Евгений: Стаперовской эпохи, да?

Григорий: И не только музыка. Театр, например. Кино про театр.

Евгений: В последних.

Григорий: Да почему?

Евгений: А где театр в ранних фильмах?

Григорий: Ну, или эстрада. В этом «Нескромное обаяние порока» она же поёт на сцене, главная героиня. Там постоянно эстрада.

Евгений: Эстрада — да. Эстрада, наверное. Интермедиальность — да, я согласен здесь.

Григорий: В «Женщинах…» она же озвучивает, она же актриса. Она — мать убийцы. Ты помнишь этот ролик? Это же вообще такое глумилово.

Евгений: Да.

Григорий: Рекламный ролик: «Мой муж — убийца, но этот порошок отстирает любую кровь. О, как чисто!»

Евгений: Да, заходит полицейский: «Где рубашка, в которой был ваш муж?» Вот такая реклама порошка: «О, какая чистая! Не может быть, он не мог быть убийцей!»

Григорий: Да-да-да.

Евгений: Мне кажется, такие «фишки», грубо говоря, фильм для меня портят. Не знаю, как воспринимать его. У меня, конечно, меняться может настроение за время просмотра фильма, но как-то оно очень быстро не должно меняться. То есть, от фарса до трагедии. Я только начинаю искренне сочувствовать героине по старой традиции (когда смотришь кино и пытаешься резонировать с этим текстом, картинкой, музыкой). А здесь мне эту дурацкую рекламу про порошок. Я такой думаю: «Ага, смешно». Я просто не успеваю перестраиваться. У меня возникают вопросы, что мною как-то манипулируют. Этими всеми клише он, может, как-то изобличает всё массовое кино, сериалы испанские, вот эти все надрывы.

Григорий: Да ладно, что там он изобличает? Такой Салтыков-Щедрин…

Евгений: Не, ну не то что изобличает. Он изображает их, начинает из них делать винегрет, компот такой непонятный. И я уже потом вижу…

Григорий: Это же тоже шутка. Просто шутка такая, шутка.

Евгений: Я, наверное, слишком серьёзно отношусь к Альмодовару?

Григорий: Конечно. Я же говорю: у него просто чувство юмора испортилось. Весь ранний Альмодовар — это сплошные шутки.

Евгений: Давай ещё один вопрос такой…

Григорий: Самое интересное — это когда он шутит насчет социальности всей этой. Насчет того, как социальная жизнь устроена. Вот эти наркоманки, которые торчат вместе с монахинями.

Евгений: Да…

Григорий: Общество спасения, да? Общество спасения заблудших душ.

Евгений: Ну да, в «Женщинах на грани…» у них там консьержка, которая говорит: «Я не могу говорить неправду, потому что я в обществе Иеговы». И она потом распевает песни, пока происходит действие. Таскает чемоданы с вещами бывшего мужа вниз, вверх.

Григорий: Ну да. И в «Поговори с ней», помнишь, тоже консьержка есть?

Евгений: Да, которая: «Я из вас всё равно это вытащу».

Григорий: Естественно, ей хочется всё узнать.

Евгений: Опять клише, да? Ну это же работа со стереотипами. Есть характер у него в фильме.

Григорий: Стереотип — это вообще способ познания мира. Чтобы на каждый кусочек времени не тратить, ты его более-менее себе заранее представляешь. Вот это и есть стереотип.

Евгений: Но есть же кино, которое нам представляет героев, которых нельзя уместить в какой-то типаж. У него женщины — это типажи. Давай опять же про женщин.

Григорий: Это какой такой?

Евгений: Я потом приведу пример. Сначала давай про типажи. Первая женщина, вот этот ведущий на телевидении. Она характер свой преподносит одинаково: она — женщина, которая страдает, которая падает в обморок, которая озабочена только своей личной жизнью. Логично, да? Всё понятно, без всяких претензий. Приходит её подруга: эдакая экстравагантная личность, модель, достаточно легкомысленная барышня. Тоже, второй типаж начинается. Третий типаж — это девушка, которая приходит с сыном бывшего любовника. То есть, это тоже типаж, это такая…

Григорий: О, такая девушка причём…

Евгений: Да, она очень интересная, своеобразная внешность. Я где-то читал, что она — одна из его любимых актрис.

Григорий: Да, у него много её. Но у него целый комплекс героев таких есть. «Всё о моей матери» — вот это…

Евгений: То есть, прям они пачками у него в фильмах?

Григорий: Ну, это бывают часто те же самые актрисы. Но то, что они все двинутые какие-нибудь… Он любит вот это сумасшествие. Но это — нормальная вещь, это интересно. То есть, отклонения, да? Он вообще занимается постоянно шагом в сторону куда-нибудь. Видишь, женщина-тореадор. Понятно, что это нестандартно.

Евгений: Слабо говоря, нестандартно.

Григорий: Какие-то тусовки трансвеститов. Он тоже много об этом снимал. То есть, какие-то девиации с точки зрения вот этого «нормального». Вот это, может быть, меня тоже смущает. Он всё больше и больше приближается к чему-то нормальному.

Евгений: То есть, он уходит из своей ниши, которую он занимал, да? Но зато, на него начали опять лепить ярлыки гейского режиссера самого главного. Что его только эти вещи и беспокоят.

Григорий: Да ладно. Мне кажется, пока жив Озон, ничего страшного.

Евгений: Да-да-да, там конкуренция бесспорная. Ты мне скажи, это, всё-таки, элитарное кино или массовое? Как считаешь?

Григорий: Мне кажется, что кино с Пенелопой Крус… Пенелопа Крус сильно расширит ряды элиты. Лицо Пенелопы Крус вовлекает большие массы народу, это такой ураган.

Евгений: То есть, идут на Пенелопу. «Пенелопа, шла бы ты домой». Понятно. Ну а какие приёмы режиссерские, как считаешь? Как он снимает?

Григорий: Ты его обозвал постмодернистом и спрашиваешь меня, элитарное или массовое это кино. Постмодернизм на этом и основан — на двойном кодировании.

Евгений: О, так у меня вопрос с подоплекой. Я подловить хотел. Нет, на самом деле, я просто сам ещё не разобрался. Если бы я знал однозначно, я все эти ярлыки про постмодерниста, про артхаусного автора, про гейского режиссера тоже не лепил бы. Это было бы как-то так... Я же обещал режиссеров, которые снимают сложные характеры, да? Не типажи, не стереотипные персонажи.

Григорий: Я вот не знаю. Я просто вообще не вижу у него таких стереотипных характеров.

Евгений: Не, ну если даже они находятся за гранью, они же всё равно очень... Вот ты сейчас начинал обозначать там…

Григорий: Консьержка — стереотипный характер? В принципе, да. Консьержка может быть. Но она не главная героиня, это же эпизодическая роль.

Евгений: Ну, а те женщины?

Григорий: Из эпизодов и собирается вот этот фон как раз. Фон ведь откуда-то надо собирать. На одном телефоне фон не снимешь, надо всё равно что-то ещё как-то включить в пространство всё это.

Евгений: То есть, не Жан Кокто — на одном телефоне не снимешь.

Григорий: Ну не Жан Кокто, конечно.

Евгений: Ну а те фильмы, которые он снимает сейчас? Я смотрел, там у него какие-то претензии на 2012 год. У меня есть такое ощущение, что начинает снимать самого себя. Даже не только он становится не смешнее, он уже начинает дублировать собственные приёмы, собственное видение. Вот клише на него навешали, и он стал заложником. Вот ты как считаешь, похоже на правду?

Григорий: Да он, мне кажется, что-то такое понял и вот эту снял короткометражку.

Евгений: О чём, какая?

Григорий: К «Разомкнутым объятиям» там в один год вышел. Да? «Разомкнутые объятия», и вышла короткометражка. Как она называется?

Евгений: Вот я не помню это, я не смотрел.

Григорий: А, ты не видел?

Евгений: Нет. Я, наверное, не смотрел это.

Григорий: Ну, там про этих… Про каннибалов, короче. «Советница каннибала» она называется. Очень смешная. Вот она действительно смешная. Но она коротенькая.

Евгений: То есть, он нашел такой буфер, да? Может быть, он просто зарабатывает деньги?

Григорий: Зарабатывает деньги.

Евгений: Ну, снимает кино такое для того, чтобы посылать его на «Оскар», в Канны и так далее. А сам в свободное время снимает короткометражки, какие-то перформансы устраивает, что-то продюсирует. Может быть так?

Григорий: Да не, мне кажется, нет. Ему есть, по-прежнему, что сказать. Ну, а какая разница, снимает ли он про самого себя? Думаешь, если Альмодовар будет снимать про самого себя, будет обязательно скучно?

Евгений: Нет, мне наоборот кажется, у него как раз будет интересно. Все фильмы про него получаются. И раз ты говоришь про какие-то девиации, выход за пределы нормального — это всегда отражение самого себя. Тут он в полной мере себя понаотражался. В самых ранних фильмах, в самых поздних. Может быть, его слишком много? Я просто пытаюсь понять, что мне мешает. Я когда смотрю его фильмы, мне что-то всё время мешает. Может быть, какие-то затянутые предыстории перед основным действием (в кино я не знаю, как они называются). Вот те же самые «Женщины на грани нервного срыва» — очень долго всё это тянется, потом показывают, как они приходят на кино. Она звонит одной женщине — бывшей жене, потом она ходит повсюду, по этому городу. И только потом начинается нагромождение событий гротескное. Врываются потом полицейские, она всех поит гаспачо — этим томатным соком с овощами и со снотворным. Перед этим пытается её подруга выкинуться из окна…

Григорий: А мне кажется, что это классическая композиция. Самая такая… Завязка, действие, развитие, кульминация.

Евгений: А не переборщил он там с кульминацией? Даже если это кульминация, то там получается не один эпизод, а целое нагромождение.

Григорий: Так он завязывает-завязывает, а потом начинает всё красиво развязывать.

Евгений: Но ты думаешь, если говорить про фильм «Женщины на грани нервного срыва», где там наивысшая точка, если мы будем по композиции? Есть там она? Выстрел, да? Если висит ружьё, оно должно обязательно выстрелить. Мне кажется, из-за этого как раз и теряется центр, какой-то высшей точки нету. Я не вижу напряжения. Хотя он и работает с текстом, как с театральным текстом, драматического напряжения, какой-то наивысшей точки, после которой выдыхаешь, нет.

Григорий: Ты катарсиса хочешь от Альмодовара?

Евгений: Да, наверное.

Григорий: Альмодовар, дайте катарсису.

Евгений: Пожалуйста, да :)

Григорий: Да-да-да. Это на Малой Арнаутской: «Альмодовар, где катарсис?»

Евгений: Очень точно, на самом деле, этого не хватает. Вижу накал страстей, вижу драматизм, а вот какого-то освобождения потом, разрешения вопроса я у него не вижу. Да, он описывает, он снимает не внешние обстоятельства, а пытается внутренние через внешние и внутренние через внутренние. Очищения какого-то, освобождения и пафоса такого (если мы говорим о традиционной композиции), я всё-таки не вижу. Вообще не знаю, у меня получается быть плохим студентом, плохим полицейским? Я как-то слабо наезжаю, мне кажется.

Григорий: Да не, нормально.

Евгений: Нормально наезжаю? Ну, обвинять режиссера в том, что он снимает неправильное кино — как минимум, некрасиво.

Григорий: Конечно, лучше понять, почему он так делает.

Евгений: Да-да. Я поэтому и задаю эти вопросы. Пытаюсь не наезжать, а как-то свои проблемы озвучивать. Так, ну нам с тобой разобраться надо с фильмами поздними, а то мы как-то зациклились. Фильмы же интересные. Допустим, какой там ещё? Всё о моей матери. Сможешь рассказать, о чём он, как это воспринимается? Вообще, можно ли Альмодовара пересказать? Есть ли у него эта сюжетная история?

Григорий: Сюжет?

Евгений: Да, сюжет.

Григорий: Ну, про то, что у мамы умирает сын? И всё, что с ней происходит после этого, да?

Евгений: Да. Всё, что с ней происходит. Она едет в Барселону обратно, вспоминает свою любовь, встречает своих друзей — и это сюжет. Но, в принципе, фильмы интересны не сюжетами.

Григорий: Конечно, нет.

Евгений: А чем интересны последние фильмы?

Григорий: Не, ну у людей ведь есть история? Вот тебе была история. Женщина на грани нервного срыва — вот она, история. Пожалуйста. Тебе же не интересно это смотреть. Ты говоришь: «Я не хочу такое смотреть, я не понимаю». «Мне скучно», — говорит Женя.

Евгений: Так я и последние смотрю фильмы. Там тоже ничего не понятно и всё равно скучно.

Григорий: Последние фильмы смотришь, и тебе все равно скучно?

Евгений: Да.

Григорий: У тебя, Жень, просто проблемы с чувством юмора.

Евгений: Да-да-да, теперь подключается сериал «Интерны». У меня с чувством юмора проблемы, рассмешите меня все вокруг. Кстати, может быть. Мне об этом уже говорили.

Григорий: Ну не знаю, мне кажется, что самое важное в Альмодоваре — это то, как он шутит. Мне кажется, что это комедийный режиссер, который зачем-то делает вид, что он нам сейчас расскажет какие-то грустные серьёзные вещи про нелёгкую женскую судьбу…

Евгений: То есть, драма, да? Сейчас будет драма, приготовьтесь.

Григорий: Нет, до драмы он, слава Богу, ещё не дошел…

Евгений: Не-не, я видел эти фильмы. Все пишут, что «Разомкнутые объятия» — это драма. То есть, он сам определяет…

Григорий: Но все пишут, что это самый плохой фильм Альмодовара.

Евгений: Потому что драма, да?

Григорий: Возможно. Он не очень понимает, мне кажется, законы этого жанра. Потому что шутит он действительно смешно.

Евгений: Значит, у нас получается сегодня разговор, идя об Альмодоваре, всё-таки пошел о комедийном режиссере Альмодоваре, который постепенно теряет чувство юмора и пытается снимать серьёзное кино. В плане того, что не смешное кино. Как думаешь, есть у него?

Григорий: Вот этот период у него, определенно, какой-то был. У него же есть вот этот жуткий фильм, тоже из ранних — «Матадор». Ты не видел такой фильм?

Евгений: Я начинал его смотреть давно ещё…

Григорий: Убийственный совершенно, я до сих пор помню, как я первый раз смотрел его на видеокассете. Я учился в средней школе ещё, в каком-то смешном классе, типа пятый, шестой, седьмой. Вот что-то такое. И я смотрел-смотрел и никак не мог понять, в чём дело.

Евгений: Ну понятно, с кем я начал спорить. Этот человек с пятого класса смотрит Альмодовара :) Хорошо. Ну а если будем подводить итоги, мы советуем смотреть Альмодовара? Или не советуем?

Григорий: Ни в коем случае.

Евгений: Ни в коем, то есть, никогда не смотреть?

Григорий: Нет, ни в коем случае.

Евгений: А может быть, ранние хотя бы, смешные?

Григорий: Ранние, смешные?

Евгений: Люди с хорошим чувством юмора (не как у меня), смотрите «Женщину на грани нервного срыва». Он, наверное, правда смешной.

Григорий: Ну он… Да ну…

Евгений: А чё? Он смешной.

Григорий: Есть нормальные фильмы. «Женщина на грани нервного срыва» — ну… Кто любит Бандераса, пускай посмотрит. Видимо, есть те, кто любит Пенелопу Крус. Пускай вот они смотрят этот.

Евгений: Но там от Бандераса, мне кажется, они разочаруются. Там Бандерас не тот, которого они все привыкли там наблюдать — такой лапочка :) Альмодоваровский Бандерас.

Григорий: Он похож на какого-то персонажа из советских фильмов, мне кажется.

Евгений: Да-да-да, на Шурика он похож гайдаевского.

Григорий: Да, и они вдвоём с этой тёткой носатой смотрятся совершенно очаровательно. С подружкой со своей.

Евгений: Ну, а какие фильмы посмотреть? Какие ты считаешь смешными?

Григорий: Вот этот, «Нескромное обаяние порока», мне кажется, надо обязательно посмотреть. Он действительно смешной. «Высокие каблуки» — ещё есть такой фильм, тоже смешной.

Евгений: Но это тоже один из самых ранних, наверное, ещё начало 80-х.

Григорий: Да, это 80-х годов фильмы. «Пепи, Люси, Бом…» и ещё какая-то там — про четверых тёток.

Евгений: Это, кажется, один из первых фильмов, которые он, в принципе, снял в своей продюсерской студии.

Григорий: Да? А, это — та история о том, что он с братом основал собственную студию и давай снимать собственные фильмы.

Евгений: Да, в качестве продюсеров заявили о себе и сняли брату первый фильм. Ну а я, наверное, от себя посоветую посмотреть фильм «Поговори с ней». Но он для тех, кто, наверное, не хочет веселиться. Потому что я видел лица людей, которые смотрели вместе со мной фильм. Они очень серьёзно к этому отнеслись.

Григорий: Да ладно, ну как это?

Евгений: Они очень серьёзно к этому отнеслись. И если кто-то хочет повторить этот опыт, я вам советую посмотреть этот фильм.

Григорий: Вот вы его обзываете постмодернистом и смотрите, как будто перед вами — какой-нибудь Тарковский.

Евгений: Ну это я сейчас обозвал.

Григорий: Нет, не Тарковский. Это я уже, конечно перегибаю палку. Но то, что он действительно на полном серьёзе это всё рассказывает. Ничего он серьёзного не рассказывает. Это заблуждение какое-то.

Евгений: Будем смотреть как «Маску».

Григорий: Зачем ему нужно вот это вот?

Евгений: Донести истину до людей.

Григорий: Вот это — упаси Господь, мне кажется. Вот пока у него есть в голове, что он — просто Педро Альмодовар, а не мессия…

Евгений: Мне кажется, хорошее завершение.

Саша: Итак, я передам обязательно Саше, что нужно посмотреть раннего смешного Альмодовара, потому что нам с Сашей очень стыдно — мы не смотрели всех перечисленных здесь фильмов. Нам с Сашей будет, чем заняться. Спасибо большое Грише и Жене. Я думаю, что они внесли долю какого-то академизма. И вообще уже, в конце концов, достойной кинокритики в наш невразумительный подкаст. Спасибо! Мы ещё обязательно вас позовём. И пойдёмте в кинотеатр «Уран» уже, в конце-то концов.

Евгений: Это такая реклама, да? Ненавязчивая :) Всё, спасибо вам большое, что позвали, и спасибо тебе. До свидания.

Григорий: До свидания.

Саша: Пока!